ЛЕНИН И «РЕАКЦИОННЫЙ СОЦИАЛИЗМ»

ЛЕНИН И «РЕАКЦИОННЫЙ СОЦИАЛИЗМ»

Вопросы ленинизма

Реставрация капитализма в странах Восточной Европы и СНГ породила разочарование в марксистском социализме. Но поскольку идея социальной справедливости неуничтожима, то на поверхность общественного внимания всплыли и приобрели как бы второе дыхание разные формы домарксистских социалистических учений – в современной ситуации большей частью реакционных. Причина их успеха даже не столько в разочаровании, сколько в том, что в ходе реставрации вместе с изменением производственных отношений в обществе стали стремительно нарождаться угнетенные классы, образующие подобия раннего европейского пролетариата, а то и крепостного крестьянства. Особенно в России, которую реставрация отбросила в ряде моментов еще глубже капитализма, к самым «истокам» – в натуральный неофеодализм с элементами рабовладения. Отсюда и идеологическая всеядность социального протеста этих классов.

Разобраться в этом «винегрете» непросто. Можно, например, прибегнуть к историческим аналогиям. Маркс и Энгельс отмечали в «Коммунистическом манифесте», что первые попытки пролетариата осуществить свои собст­венные классовые интересы в период ниспровержения феодального общества неизбежно терпели крушение вследствие неразвитости самого пролетариата и отсутствия создаваемых буржуазной эпохой материальных условий его освобождения. И вывод: «революционная литература, сопровождавшая эти первые движения пролетариата, по своему содержанию неизбежно является реакционной. Она проповедует всеобщий аскетизм и грубую уравнительность». Изобретатели собственно социалистических и коммунистических систем – Сен-Симон, Фурье, Оуэн и т.д. – уже видят противоположность классов и действие разрушительных элементов внутри капитализма. Но они не видят на стороне пролетариата никакой исторической самодеятельности, никакого свойственного ему политического движения».

Не правда ли, как похоже на современный повальный стон об исчезновении пролетариата или хотя бы утрате им своей прогрессивной исторической роли. Но, как писал Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме», правда о другом предмете, исчезает не материя, а тот предел, до которого мы знали материю до сих пор. Точно так же «исчезает» не производительный труд, а меняется его объективное содержание и весь социальный облик производительного класса. Это класс еще должен себя найти. Уникальность ситуации в российском обществе заключается в том, что развитие (в том числе и идейное) пролетариата тормозится как переизбытком феодализма, так и неразвитостью капитализма. Рабочий (производительный) класс существует у нас в двух ипостасях – доиндустриальной и постиндустри­альной. При этом обе ипостаси еще не обрели себя.

А революционная литература такого еще не обретшего себя класса, не превратившегося еще в класс «для себя», неизбежно реакционна. Сходите на митинг левопатриотической оппозиции в любом крупном городе, и вы убедитесь, что эти слова не парадокс, а самая что ни на есть реальность. Десятки разносчиков предложат вам сотни экземпляров литературы, призванной «заменить» учение Маркса – Ленина как «безнадежно устаревшее». Среди этой письменности видное место занимает течение, в вульгарном виде реанимирующее давно разрешенный спор российских «славянофилов» и «западников». В качестве идейной платформы выдвигается совершенно надуманное и бездоказательное противопоставление ленинизма как якобы особого, «специфически-русского» учения – марксизму как якобы «специфически-западному» учению. Идея опасная и требующая отпора. В этой связи приобретают новую актуальность ранние работы Ленина, написанные в период борьбы первых русских марксистов с народническим социализмом в конце XIX века.

В обширной статье «От какого наследства мы отказываемся?» Ленин перечисляет три черты народничества как системы воззрений:

1) Признание капитализма в России упадком, регрессом. Отсюда стремления и пожелания «задержать», «остановить», «прекратить ломку» капитализмом вековых устоев и т.п. реакционные вопли.

2) Признание самобытности русского экономического строя вообще и крестьянина с его общиной, артелью и т.п. в частности. К русским экономическим отношениям не считают нужным применять выработанные современной наукой понятия о различных общественных классах и их конфликтах. Общинное крестьянство рассматривается как нечто высшее, лучшее сравнительно с капитализмом; является идеализация «устоев». Среди крестьянства отрицаются и затушевываются те же противоречия, которые свойственны всякому товарному и капиталистическому хозяйству, отрицается связь этих противоречий с более развитой формой их в капиталистической промышленности и в капиталистическом земледелии.

3) Игнорирование связи «интеллигенции» и юридико-политических учреждений страны с материальными интересами определенных общественных классов. Отрицание этой связи, отсутствие материалистического объяснения этих социальных факторов заставляет видеть в них силу, способную «тащить историю по другой линии», «свернуть с пути» и т.п. Отсюда столь характерные для либерального народничества прожекты «отеческого» государственно-бюрократического попечения над народом, метко названные Лениным «крепостным социализмом».

Постановка вопроса о капитализме была крупной исторической заслугой народничества, но решение оказалось никуда не годным, основанным на романтической и мелкобуржуазной критике капитализма. Покуда развитие капитализма в России и свойственных ему противоречий было еще очень слабо, эта примитивная критика капитализма могла держаться. Современному же развитию капитализма в России, отмечал Ленин, народничество не удовлетворяет, превратившись в теорию реакционную и вредную, сбивающую с толку общественную мысль, играющую на руку застою и всяческой азиатчине.

Все три перечисленные черты (разумеется, с соответствующими поправками на эпоху) роднят классическое народничество с его современными перепевами. Первое и главное – это однозначное признание капитализма в России социальным регрессом. На это можно возразить, что при внешнем сходстве здесь есть существенное различие.

Допустим, что «старые» народники заблуждались, отказываясь признать капитализм более прогрессивной формацией по сравнению с феодализмом. Но ведь «новые»-то нисколько не заблуждаются! Разве нынешняя капиталистическая реставрация – не всем очевидный регресс в производстве, социальной сфере и культуре? Конечно регресс! Поэтому первая и вполне объяснимая реакция на происшедшее – пока еще не поздно, надо вернуться назад. Выпрямить досадный и случайный исторический зигзаг, вызванный временной победой контрреволюции. Но реставрация, затянувшаяся на целых двадцать лет, свидетельствует о том, что зигзаг не так уж и случаен, что простого возврата в прошлое не будет. Специфика же «нового» народничества состоит в том, что оно убеждено, что капитализм есть регресс не только по отношению к социализму, не только сегодня, но и был таковым и 100–150 лет назад. Выдвинут чисто народнический тезис о том, что русский социализм – не плод классовой борьбы Труда против Капитала, а плод изначальной и вековечной предрасположенности «российской цивилизации» к социализму. Происходит вольное или невольное отождествление социалистического строя в СССР с историческими «устоями» России вообще. Советский социализм коренился-де в вековых традициях общинности и соборности. Поэтому и современная реакционно-социалистическая критика капитализма очень напоминает народническую критику.

В чем реакционность такой критики? В статье «К характеристике экономического романтизма» Ленин проанализировал позицию одного из идейных предшественников народничества – швейцарского экономиста Сисмонди. Тот, в частности, говорил, что он вовсе не враг общественного прогресса, не сторонник варварских и принудительных учреждений: «Нет, я не хочу того, что уже было, но я хочу чего-нибудь лучшего по сравнению с современным. Я не могу судить о настоящем иначе, как сравнивая его с прошлым, и я далек от желания восстановлять старые развалины, когда я доказываю посредством них вечные нужды общества». «Желания у романтиков, – писал Ленин, – весьма хорошие (как и у народников). Сознание противоречий капитализма ставит их выше слепых оптимистов, отрицающих эти противоречия. И реакционером признают Сисмонди вовсе не за то, что он хотел вернуться к Cредним векам, а именно за то, что в своих практических пожеланиях он «сравнивал настоящее с прошлым», а не с будущим, именно за то, что он «доказывал вечные нужды общества» посредством «развалин», а не посредством тенденций новейшего развития».

Да и можно ли вообще доказать что-либо посредством апелляции к «развалинам»? «Увлеченный желанием задержать и прекратить ломку вековых устоев капитализмом, – писал Ленин, – народник впадает в поразительную историческую бестактность, забывает о том, что позади этого капитализма нет ничего, кроме такой же эксплуатации в соединении с бесконечными формами кабалы и личной зависимости, отягчавшей положение трудящегося, ничего, кроме рутины и застоя в общественном производстве, а следовательно, и во всех сферах социальной жизни. Сражаясь со своей романтической, мелкобуржуазной точки зрения против капитализма, народник выбрасывает за борт всякий исторический реализм, сопоставляя всегда действительность капитализма с вымыслом докапиталистических порядков». Именно этот «вымысел докапиталистических порядков» и лежит в основе современного реакционного социализма. В этом его вторая общая с народничеством черта.

Ленин же, вопреки распространяемым о нем сегодня небылицам, никогда не изменял этой своей позиции. И двадцать лет спустя, в 1914 году, он писал: «Никакого иного, «третьего», уклада народного хозяйства в России нет. И крепостничество и капитализм означают эксплуатацию труда, в этом смысле означают оба строя – «петлю и кабалу». Но крепостничеству свойственны: вековой застой, забитость и темнота трудящихся, низкая степень производительности труда. А капитализму свойственно очень быстрое экономическое и общественное развитие, громадное повышение производительности труда, разрушение забитости трудящихся и пробуждение в них способности к сплочению и к сознательной жизни. Поэтому называть капитализм петлей и кабалой, отстаивая в то же время – как это делают народники – задержки развития капитализма, значит на деле становиться защитниками остатков крепостничества, дикости и застоя». Народники отвечали марксистам, что раз они (марксисты) считают капитализм прогрессом, то им надо быть до конца последовательными и не бороться с капитализмом, а, наоборот, идти открывать кабаки на больших дорогах, дабы способствовать пролетаризации трудового народа. В одном из писем Горькому Ленин разрешил этот кажущийся парадокс так: «Донкихотизмом и воздыханиями было бы, если бы с.-д. говорили рабочим, что может быть где-либо спасение помимо развития капитализма, не через развитие капитализма. Но мы этого не говорим. Мы говорим: капитал жрет вас, сожрет персов, сожрет всех и будет жрать, пока вы его не свергнете. Это правда. И не забываем добавить: кроме как в росте капитализма нет залога победы над ним. Ни одной реакционной меры, вроде запрещения трестов, ограничения торговли и т. п., марксисты не защищают. Но каждому свое: Хомяковы и К° пусть строят железные дороги через Персию, а марксистов дело – перед рабочими обличать. Жрет-де и сожрет, душит и задушит, сопротивляйтесь.

Сопротивление колониальной политике и международному грабежу путем организации пролетариата, путем защиты свободы для пролетарской борьбы не задерживает развитие капитализма, а ускоряет его, заставляя прибегать к более культурным, более технически высоким приемам капитализма. Есть капитализм и капитализм – черносотенно-октябристский и демократический.

Международный пролетариат теснит капитал двояко: тем, что из октябристского превращает его в демократический, и тем, что, выгоняя от себя капитал октябристский, переносит его к дикарям. А это расширяет базу капитала и приближает его смерть. В Западной Европе уже почти нет капитала октябристского; почти весь капитал демократический. Октябристский капитал из Англии, Франции ушел в Россию и в Азию. Русская революция и революции в Азии – борьба за вытеснение октяб­ристского капитала и за замену его демократическим капиталом. А демократический капитал – последыш. Дальше ему идти некуда. Дальше ему капут».

Наконец, третья черта, роднящая современный реакционный социализм с народничеством – обожествление государства, отождествляемого им со страной, с Отечеством «вообще». Отсюда идея всеобщего государственного «попечения» и наивные призывы даже к нынешней государственной власти стать доброй матушкой, а не злой мачехой своему народу. Отсюда и имперские идеи. Ничего специально социалистического в этом еще нет. Да и вообще, смешивать страну с государством – ошибочно. Но это не только ошибка, а сознательный идеологический прием эксплуататорских классов.

В этой связи вспоминается одна статья Ленина кануна Первой мировой войны. Замените в нижеследующих строках фамилию кадета Кокошкина на фамилию какого-нибудь «левого имперца» и вы получите картину настоящего: «Осторожнее с политическим самоопределением» наций! Как бы оно не «повело к распаду государства»! – вот содержание национальной политики Кокошкина, вполне совпадающее с основной линией политики министерства внутренних дел. Но Кокошкин и прочие вожди кадетов не дети. Они прекрасно знают изречение: «не человек для субботы, а суббота для человека». Не народ для государства, а государство для народа. Кокошкин и другие вожди кадетов не дети. Они прекрасно понимают, что государство у нас есть (на деле) класс Пуришкевичей. Целость государства есть целость класса Пуришкевичей. Вот о чем заботятся Кокошкины, если посмотреть прямо на суть их политики, сняв с нее дипломатические прикрытия».

Целость класса абрамовичей–прохоровых– дерипасок – вот о чем объективно, независимо от своих субъективных добрых намерений, заботятся «левые имперцы». Забота совершенно избыточная. Русский народ уже неоднократно (хотя и реже, чем французы) проходил через разрушение «государственности» и всякий раз находил формы, наиболее подходящие для его национального выживания. Найдет их и сегодня, не связывая себя абстрактным фетишем «государственности».

Марксизм-ленинизм – не анархизм. Он признает необходимость государства нового типа – господства большинства над меньшинством, а не наоборот, как устроены все эксплуататорские общества. Учет и контроль – вот главное, что требуется для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного «синдиката». Все общество будет одной конторой и одной фабрикой. Но эта «фабричная» дисциплина, сразу оговаривается и подчеркивает Ленин, никоим образом не является ни идеалом нашим, ни нашей конечной целью, а только ступенькой, необходимой для радикальной чистки общества от гнусности и мерзостей капиталистической эксплуатации и для дальнейшего движения вперед – к отмиранию всякого государства.

-----------------------------

Без прошлого нет будущего – это бесспорно. Но вопрос в том, что именно черпать из прошлого, на какие традиции опираться. Вперед – к социализму или назад – к «устоям»? В этом весь гвоздь.

Александр ФРОЛОВ

[21/04/2011] http://www.sovross.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=587916