Гад ползучий, апартеид ненаглядный

Вчерашний день я провела, разъезжая по Западном Берегу. Моя приятельница-фотограф подрядилась сфотографировать для суда незаконные постройки (не жилье), которые одна компания строит в поселениях, и позвала меня с собой.

У нас были наводки: сначала на пару поселений у 5-го шоссе, а потом – в Карней-Шомрон. Мы поехали по пятерке дальше, но я прозевала поворот и проскочила почти до Ариэля. Там я притормозила на бензоколонке, и молодой человек в бороде, огромной кипе и талите поверх футболки объяснил нам, что надо вернуться назад, на первом повороте после круга повернуть направо – и все прямо и прямо, до 55-й, нужной нам, дороги.

Мы так и сделали: повернули, где было сказано, направо, продолжили прямо (оставив слева въезд в старый Баркан), и... впилились прямо в палестинскую деревню Бидия. Пришлось опять вылезать из машины и спрашивать. Нам объяснили, что после поворота направо надо было повернуть направо еще раз, по новой дороге мимо деревни Харес, по указателю на поселения Ревава и Иммануэль. Мы поехали назад, и нашим глазам открылась панорама: холмы под облаками, и по их вершинам разбросаны тут и там еврейские поселения – их красные черепичные крыши, сливаясь в одно пятно, напоминали шляпки грибов, проклевывающихся на холме. Проехав Баркан, я нашла место у обочины и перешла дорогу, чтобы поснимать.

Когда я вернулась к машине, подруга разговаривала с прохожим-палестинцем. Он сказал, что поселение, которое я снимала сверху – Ревава – увеличилось за последнее время почти в два раза: «Все строят и строят, что ты будешь делать?» Потом он извинился: «Должен идти на похороны» - и пошел вперед. Мы сели в машину, но только я завела мотор, как впереди показалась идущая навстречу нам большая похоронная процессия. Люди шли и шли, и, немного не доходя до нас, сворачивали с дороги и исчезали за кустами. Пришлось пережидать. Хорошо, что тот человек сказал нам про похороны – иначе я бы напряглась, увидев идущую прямо на меня большую толпу мужчин именно вчера, в объявленный Хамасом День Гнева.

А надо вам сказать, что у арабов, во всяком случае, здешних, существует прекрасный обычай: на собственно похороны, то есть предавать тело умершего земле, отправляются только мужчины, а женщины после прощания с покойным переходят прямо в «траурный шатер». Считается, что вид погружения тела в могилу – слишком сильное зрелище для женских чувств. Правильно считается, имхо.

Выехав, наконец, на нужную дорогу, мы порассуждали немножко о том, почему поселенец забыл про второй правый поворот, и отправил нас прямиком во «вражескую» деревню. Мы пришли к выводу, что, видимо, для него той, прямой, дороги, просто «не существует». Он попросту «забыл» и про дорогу, и про лежащую на ней деревню. Для него так естественно повернуть направо, на поселения, что он не помнит самого поворота.

На самом деле, это совсем несложно. Сегрегация быстро приближается к стопроцентной. Дороги «преимущественно для евреев», связывающие поселения между собой и с Израилем, проложены таким образом, что с них почти не видно палестинских деревень, не говоря уже об их жителях. И только запущенные, заброшенные оливковые рощи по сторонам дорог напоминают о том, что когда-то здесь шла жизнь другого народа.

Палестинцы видят больше, и когда ездишь по палестинским дорогам, и ты смотришь как бы их глазами. Видишь не только внутреннюю палестинскую жизнь, но и жизнь вовне: поселения, усеявшие холмы, поселенческие дороги, колючую проволоку и заграждения на полях, армейские бетонные башни-«пили», видишь всю изнанку красивой поселенческой жизни. И далеко на горизонте - их оплот, Израиль, стеной стоящие башни Большого Тель-Авива.

Я на все 100% могу понять поселенцев, не желающих покидать свои дома ради переезда в Израиль. Их зеленые, благоустроенные (и к тому же этнически, национально, религиозно и социально «очищенные») поселки радуют глаз и манят покоем. Теперь, когда им не нужно по дороге на работу в Израиль и обратно проезжать через палестинские деревни, а палестинцев, как правило, и близко не подпускают к их дорогам – жизнь только начинается! Я могу понять и израильтян, совсем не придерживающихся «левых» взглядов, но все же ненавидящих поселенцев – внутри страны люди, получающие ту же зарплату, не могут позволить себе двух-трех этажную, импозантную виллу, свободно стоящую в зеленом саду. Я могу понять и туристов, которые восклицают: «Посмотрите, как евреи все озеленили и устроили, и сравните с арабами!» И действительно, когда при выезде из тенистого, уютного поселения Маалей-Шомрон открывается вид на пыльную, голую деревню Азун, это впечатление не назовешь приятным. Им же не рассказывают, что у палестинцев отняли воду и не обращают их внимания на заграждения, закрывающие выезды из деревень. Я понимаю и палестинцев, которым воду подают раз в два-три дня, а то и вовсе не подают, а продают из контейнеров, и которые в летнюю жару вынуждены «вприглядку» наслаждаться видом на зеленые поселения и мелькающие в них тут и там голубые, как опал, бассейны. И которых впускают в поселения для черной работы через особые ворота, устроенные на задворках, подальше от глаз жителей нарядных домиков и зеленых лужаек.

Сидя дома, мы всё читаем, всё знаем, но ничего не представляем себе. Любому из нас стоит время от времени проехаться по «территориям», посмотреть с холма на размах поселенческого строительства, на обширность вымерших полей и оливковых рощ, на бесконечность военных постов, башен и многообразие заборов и заграждений, чтобы оценить, где мы живем.

На одной из бензоколонок мы останавливаемся выпить кофе. В баре работают две женщины, молодая и пожилая, обе – жительницы Ариэля. Охотно, даже горячо, вступают с нами в разговор. «Прикинувшись шлангом», подруга спрашивает: «И не страшно вам здесь жить? Кругом ведь арабы!» Молодая отвечает: «Ну что вы, совершенно спокойно. В Ариэле? Что может случиться в Ариэле? Поверьте мне, в Кфар-Сабе значительно страшнее, там ведь они – вокруг, рядом, вперемешку с тобой!» - «Но зато ведь там – наши, израильские арабы,» - говорю я, на что она отвечает: «Поверь мне, они гораздо хуже! Эти что, - продолжает она презрительно-сочувственным тоном. - Этих заперли в деревнях со всех сторон, они не могут выйти, они голодные и единственное, чего хотят – это кусок хлеба!» - «Не заперли, - вмешивается неслышно подошедший мужчина в кипе, - а им проложили дороги для них, по этим дорогам они могут ездить!» - «Ну да, - говорит девица, - есть несколько таких дорог, но вообще-то они никуда не могут». Они начинают спорить, а я переключаюсь на старшую женщину и спашиваю ее: «А вы как попали в Ариэль?» - «По ошибке, - говорит она, и повторяет не слишком радостно – По ошибке, по ошибке!» - «Ну и что, разве плохо тебе тут? – набрасывается на нее молодая, - Нет, в Ариэле кайф, я никогда не захочу жить в другом месте. Я из Лода, разве можно сравнить? Кайф в Ариэле». – «Кайф, - соглашается пожилая, - но все-таки когда-нибудь я «спущусь» отсюда. Только вот куда, не знаю. Ненавижу Тель-Авив». Чувствуется, что ей хочется еще что-то сказать, но она поглядывает на молодую патриотку Ариэля и сдерживается. «Но я «спущусь», - повторяет она на прощание.

Меня поражает, однако, что, говоря о своем желании переехать обратно в Израиль, она употребляет религиозный термин «спуск» - «йерида», традиционно использовавшийся паломниками в Иерусалим, «спускавшимися» с Храмовой горы по окончании паломничества, и освоенный сионистской риторикой по отношению к уезжающим из Израиля.

Каждый раз после поездки по «территориям» я на некоторое время теряю вкус к жизни. Вот и сегодня у меня – уныло-злое настроение, «сплин». Вопрос, который вчера сто раз, впрочем чисто риторически, повторила моя приятельница – «Как можно так обращаться с людьми?!» - имеет только один ответ. Некоторые – могут.

http://9-jizney.livejournal.com/74203.html