Саратов, детский дом №2. Попытка закрытия, помощь коммунистов. Интервью

Вряд ли коллектив бюджетного учреждения откроет постороннему внутреннюю кухню. Я расскажу не про детский дом, а про школу. Конечно, есть разные коллективы: где-то может практиковаться православие, где-то - красные галстуки, но существуют сходства. Оплата труда в образовательных учреждениях такова, что система народного образования продолжит деградировать. Обычной практикой в школах является не только преподавание нескольких предметов, в т.ч. далёких от профиля, но и работа учителя, например, подмастерьем. Я, например, будучи учителем, прошлым летом весь июнь железки таскал, красил батареи, заворачивал лампы дневного света в потолок и слушал мастера о том, как хорошо жили при коммунистах. Во многом наши школы существуют на средства народные: от родителей и самих учителей. Администрация прикажет иллюминацию на новый год, и мы идём в хозяйственный магазин за удлинителями, да скидываемся на гирлянды. Проедет в "карете" чиновник: деды морозы на стёклах сияют... Если вдуматься, он комичный персонаж, чиновник. Когда кто-то из секретарей обкома, ортодоксальный марксист, начинает болтать про профсоюз или призывы в партию, доверие к нему падает, ясно, что также далёк он и от заводских рабочих, и от крестьянства... Мы все тут - угнетённые, от директора до уборщицы, возможно и повыше такие же депутаты угнетённые сидят, но тут их не любят: жадные. Коммунисты выглядят отсюда как люди, которые давно не имеют ничего общего с теми людьми, которые бросались грудью на амбразуры. Директорам школ приходится унижаться, чтобы спасти школу от закрытия. Конечно, классовое противоречие между администрацией и педагогическим коллективом существует, хотя администрация также учительствует. Здесь вообще очень хорошо понятно, что такое классовые противоречия. Администрация одной частью принадлежит педагогическому коллективу, другой - миру директоров. Вообще, учитель не испытывает "политического давления" со стороны педагогического коллектива. Но есть три другие силы: ученики, администрация и родители. Первая - самая мощная, с ней связываться - себе дороже. Все три силы валят на голову учителей три разновекторных интереса. Школьный коллектив несёт в себе остатки социалистической системы. В офисе, или в коллективе обкома партии, никогда не почувствовать такую мощь коллектива, как здесь. Здесь всё прозрачно и слышно очень далеко. Если сказать ученикам, например, про растрелянных нефтянников Жанаозена, все исторические лица превращаются в персонажей книги жизни, и всюду слышно эхо. Когда грядёт проверка, коллектив изображает неповторимую ауру, и двоечники моментально включаются в единодушие каждого с каждым. Очень комично свистеть в свисток и смотреть как проводят экскурсией мимо какого-нибудь инспектора. Понятно, что есть 2 школы: одна - для инспектора, другая - для нас. То же ожидает и родителей, и журналистов, всех, кто не имеют прямого отношения к конкретному образовательному процессу. Здесь же каждый знает каждого как облупленного. Всё это не есть результат специальной договорённости, а обычная школьная жизнь. Самые философские разговоры - с двоечниками и с директором, после них всегда долго приходится размышлять об устройстве мироздания. Мне трудно представить условия, в которых классовая борьба выливается за пределы образовательного учреждения, однако, в случае данного детского дома это было. Дело в том, что, очевидно, что один коллектив в море погоды не сделает, а солидарности у нас в обществе нет. Все понимают и положение директора, и немногие готовы взять на себя его ответственность. В основном, люди вспоминают советскую власть с тоскою и не питают никаких иллюзий по поводу того, что произошло. Но всё это не главное. Работая в школе, сталкиваешься с таким чувством наполненности жизни смыслом, какого я не встречал нигде более. И тут встаёт страшный философский вопрос: ты сам веришь в то, что происходит? Ты веришь в командантэ Че Гевару, в Уго Чавеса, во Владимира Ленина? Сколько их было, среди учителей: вчера - большевики, сегодня - Иисус Христос... Был момент, когда я не выдержал и пришёл к выводу, что нужно перевести деньги на счёт Антифашистского штаба. Я много думал о людях, которые продали мир, и мне становилось страшно. Они просто не верят в то, что не доказано наукой, не подтверждено практикой общественно-политической жизни. Иногда достаточно просто в решающий момент отказаться погибнуть где-нибудь в борьбе с фашизмом, чтобы оказаться на дороге никуда, среди тех, кто самим своим существованием опровергает людскую веру во всё настоящее. И это вспомнить часто невозможно, не пережив всё внутри школы вновь. Это есть то, главное, что не имеет никакого отношения к классовому обществу, что я понял там, в школе. Но нужно захотеть услышать о повседневных заботах, а не мудрствовать по поводу классовых интересов.